Люди! Покуда сердца стучатся - помните, какой ценой завоевано счастье, - пожалуйста, помните!

«УДАРЫ СУДЬБЫ»

  • История жизни бывшего узника концлагеря Маутхаузен

    Соя Анатолия Станиславовича


    ГОДЫ ИСПЫТАНИЙ


           В Главмосстрое в то время было около 40 общестроительных трестов и около 15 специализированных. Все вкупе в 60-е годы они сдавали 3 млн. кв. м. жилья. Общестроительные тресты были генподрядными, а специализированные (сантех, электро, отделка, механизация ) были им приданы как субподрядчики. Сдавали жилье генподрядчики. В среднем на трест в год приходилось сдать 75 000 кв. м. жилья. Наш трест до 60-го года был субподрядным, мы делали и сдавали генподрядчику «нули» и двигались дальше. Когда же создали в Москве сначала I-ДСК (домостроительный комбинат), который как субподрядчик приходил на готовый «нуль» и собирал со своего конвейера пятиэтажный дом (только одной типовой серии) за 20 дней, а потом ДСК-2 и ДСК-3, то срочно создали еще один «Мосфундамент-2». И нас сделали генподрядными трестами и придали нам как субподрядчиков 3-ДСК. Все 40 генподрядных треста работали также в старом режиме, а мы, МФС № 1 и № 2 из субподрядчиков перешли в генподрядчики и стали на конвейер с ДСК. Стали сдавать теперь уже 4 млн. кв. м. жилья. Из них 40 треста – 2 млн. и наши 2 треста – 2 млн. кв. м. Сначала дома ДСК строили без магазинов, при квартальной застройке, как Кунцево, Давыдково. А когда перешли на одиночную застройку по всей Москве, то они, как правило, были с магазинами. Казалось бы, зачем все это я пишу. Это хоть и история, но абсолютно неинтересна. Просто я хочу поделиться уроком в жизни, как судьба расправляется с нами.

           Итак, генподрядчики стали отходить от жилья, стали строить больше школ, больниц, детских садов. А вся тяжесть сдачи жилья легла на наши два треста. Нам придали сантехническое и дорожное управления. В год мы сдавали 120-150 (как когда в зависимости от секционности домом) девятиэтажных жилых домов, из них 30-40 с магазинами.

           Если поток (участок) ДСК собирает дом (3 дня этаж) за 27 дней и, имея 2 башенных крана, переходит на 2-ой дом, оставляя один кран для устройства кровли на первом, а мы работали на 24 потока. Вот и представьте себе, сколько нам отводилось на нулевой цикл при одиночной застройке с «лапшой» разрозненных коммуникаций и благоустройством. Для ДСК количество секций не помеха, на каждые 2 секции башенный кран, хоть 16 секций и 8 кранов и дом за 27 готов. А нашему участку с бригадой и одним гусеничным краном на весь дом. Пытались поставить для «нуля» башенный кран и потом оставить его ДСК, не получилось, откосы котлована удаляли кран от дома и тогдашней стрелы крана, 20 метров, не хватало. У нас в четырех управлениях было 3-4 участка, всего 14 участков. Пришлось их довести до 30, увеличили мощность вдвое, но это не спасло. Чтоб не тратить мне время на споры между дорожным, сантехническим и строительным управлениями из-за непредоставления каждому фронта работ, пришлось убедить начальника Главмосстроя расформировать дорожное и сантехуправления и раздать их участки в строительные управления. Это ускорило сроки подготовки «нулей», т.к. один участок делал в комплексе все. Если б не магазины, то мы могли бы обеспечить «нулями» потоки ДСК. Но когда с магазином, то там уже нет ничего типового, сборного, а все индивидуальное, в металле, со сложными подвалами, холодильниками, дебаркадерами, а сам первый этаж – магазин.

           И конечно, несмотря на все наши старания, упорство и боевитость, мы стали захлебываться.

           Если в 1967 году мы сдали 1 100 000 кв. м., перевыполнив план на 100 000 кв. м., то я понял, что 68 год провалим. Я настоятельно попросил руководство или придать нам трест для только магазинов. Написали приказ не передать нам, а обязать 6 трестов выполнить не «нули», а первые этажи 6 магазинов. Но ни один трест не выполнил приказ, вплоть до увольнения. Ведь у каждого план и выработка плановая в рублях на человека (дурость глупейшая). Тогда я предложил каждому ДСК сделать хотя бы по одному магазину, объяснив, что так и должно, ведь они начинают свою работу с «0» (нулевой отметки пола первого этажа), а уж подвал магазина мы вытянем. Написали приказ. Взялись они собирать магазины, и поток застрял, и конвейер выпуска домов остановился. Срочно отменили, и опять все на нас.

           Кроме того, при такой массовой застройке проектировщики не успевали выполнять инженерные изыскания и сделать проекты перекладок коммуникаций под будущую застройку, которые опять мы должны переложить. Раньше в те же годы было принято в каждом министерстве проводить так называемые активы. Собирали руководителей, передовиков, бригадиров и подводили итоги за полгода, год. Наши активы Главмосстроя проходили в Колонном зале Дома Союзов.

           В июле 1968 года на очередном активе меня обязали выступить и рассказать, почему мы в первом полугодии 68-го года лихорадим все ДСК, и заверить актив об улучшении дел. Конечно, выступать в таком зале это честь, но и ответственность. Первый заместитель начальника Главмосстроя, товарищ Галицкий В.И., пригласил меня с написанным докладом. Я написал, принес. Он его полностью забраковал, обвинив меня в несерьезности, когда я изложил всю правду. И так три раза я приносил ему свою писанину, пока он не согласился. Конечно, выступать с таким докладом и заверять, что я все исправлю, глупо.

           Когда мне дали слово, я проходя к трибуне, отдал доклад стенографистке, чтоб ей не работать за мной. Я решил, что терять мне нечего и пошел ва-банк. За 10 минут, что мне дали в прениях, я рассказал своими словами обо всех причинах и рассказал, что заказчик (Главное управление капитального строительства при Мосгорисполкоме) для второго полугодия не выдал нам проекта на 55 домов, которые в плане сдачи этого года. И закончил анекдотом: «У нас с заказчиком, как у той тещи с зятем, – зять говорит, – теща, жарь рыбу, а она – а где же рыба, зять отвечает, – ты, теща, жарь, а рыба будет».

           Весь зал мне долго хлопал и внимательно слушал, когда говоришь с эмоцией, своими словами. А вот выступающего после меня начальника Главка, по шпаргалке, никто не слушал, обсуждал мое выступление.

           Для Вас, в будущем, это неплохо помнить, что выступать нужно только своими словами и никаких шпаргалок. Конечно, в лице Галицкого я нажил себе врага и надолго.

           Когда меня назначали на эту должность, то заместитель начальника Главмосстроя по кадрам водил меня на собеседование ко второму секретарю Горкома партии, курирующему строительство. После его собеседования он решает, да или нет. Нас кандидатов было двое, еще начальник комсомольско-молодежного управления № 5 ДСК-1 – Масленников Геннадий, моих лет. Его на должность управляющего Мосстрой № 1. Это просто поучительным момент. Это было в самую жару июля 1966 года, я пришел ровно к 10:00 в приемную, где на иголках ждал меня заместитель начальника ГМС. Я очень не люблю галстуки вообще, а тем более летом, даже во дворце съездов, работая и общаясь с членами политбюро и Генсеком, я не носил галстука. Так вот я пришел в тенниске, без пиджака и галстука. Наш зам, увидя меня, раскрыл рот и ахнул. Да как ты смел в таком виде. Мне стыдно с тобой идти, я пожал плечами, ну что ж, тогда не пойдем. Он меня грубо толкнул, пошли. Когда вошли, то уважаемый секретарь предстал пред нами тоже в тенниске. Я мигаю заму, молу гляди, все правильно.

           Прошло все нормально, когда он спросил, а чем располагает трест, я ему рассказал, что 4 строительных управления, 14 участков, 1600 человек рабочих и телефон (я пошутил), а он спрашивает – как телефон, я говорю – что все остальное приходится выбивать по телефону. Он снова – а как же Вы собираетесь сдавать дома, у Вас для дорог должен быть бетонный и асфальтовый заводики, сантехническая база. Он начал терзать зама – как же так, это немедленно надо поправить. Тот начал убеждать, что у нас нет возможностей, но мы будем это решать. Он мне и говорит в справке о Вас не плохая характеристика, но Вы назначаетесь Моссоветом на эту государственную должность, должны себе уяснить и запомнить на всю жизнь, что без резервов ни работать, ни жить нельзя. Встал, пожал мне руку: «Желаю Вам успеха».

           Когда мы вышли, я заму и говорю: «Вы меня ругали, а зря, секретарь тоже в тенниске». «Какой ты глупый, равняешь себя с ним, ему все можно». А я так и не понял, кто глупый, я или он.

           Через неделю нас с Масленниковым решением Мосгорисполкома назначили управляющими. Ему было немного лучше. Он вышел из бригадиров – герой социалистического труда, член Верховного Совета Союза, член ревизионной комиссии ЦК КПСС. Он был вхож, куда хотел, ему помогали все. У меня складывалось куда хуже. Главный инженер треста. Вайсман Леонид Михайлович, до меня пережил четырех управляющих. Мы с ним одногодки он пришел к нам в 1953 после института – прорабом. Оба мы работали, только в разных управлениях, начальниками участков. А потом сразу его назначили главным инженером управления, а через 2 года – главным инженером треста. Хотя он Фунштейну не годится в подметки, а Фуня, как мы ласково звали, оставался начальником СУ, т.е. в моем подчинении, хотя я понимал, что мне до него очень далеко, и не пускали его выше за то, что он, невзирая на чины и ранги всем резал правду-матушку. А Вайсмана Галицкий тянул просто за уши.

           Передо мной, он уже думал точно, его назначат управляющим, а меня к нему главным.

           Вот от обиженный вместо помощи только вредил. Чем хуже в тресте, тем лучше ему. Скорее меня снимут. Его освободили от основного производства и Галицкий проучил ему заниматься только новой техникой. В это входило строительство нового семнадцатиэтажного дома на Зубовской площади, а в последующие года 25-тиэтажного дома у ВДНХ.

           Но как его Галицкий, а затем и Гришин В.В. (1-й секретарь горкома) ни тащили, он и после меня не получил эту должность.

           А пока я работал по сути один, без главного. Месил глину в сапогах микрорайонов: Чертаново, Юго-запада, Печатники, Мневники. Это микрорайоны, а отдельные дома были по всей Москве. Это дало мне большую школу общения. Жилье, его строительство и сдача, всегда была приоритетом в работе райкома партии и райисполкома. Ведь они после сдачи получали и распределяли жилье. Чем больше заселили очередников, тем выше их престиж. На бюро всех 30-ти райкомов по вопросам жилья приглашали только управляющего, на совещания в райисполкомы только его, на коллегию Главмосстроя, которая проходила каждый понедельник с 9:00 до 11:00 опять управляющего, в народный контроль района или города опять ты, в Моссовет или Горком партии тоже. Бывало, что в день было по 5-6 вызовов. За четыре года общения я знал всех секретарей райкомов и райисполкомов, а ведь каждый район Москвы – это почти областной город.

           Конечно, за эти четыре года я увидел и познал очень многое, сделал большие жизненные переоценки, но дипломатии, увы, у меня как не было, так и не привилось.

           Когда летишь буквально, т.к. времени не было совсем, на любое совещание, где разбирается или ход строительства, или ликвидация недоделок, нужно знать всю информацию о его состоянии. Несмотря на то, что производственный отдел готовил мне справку и цветные схемы по всем коммуникациям, все равно, если сам не увидишь своими глазами, то выглядишь на докладах и ответах бледно.

           А в работе сразу около сотни сдаточных и задельных объектов. Поедешь на один объект, пока ходишь, бежит шофер (в машине был радиотелефон) и кричит, секретарь передала, что Галицкий требует через полчаса быть на доме, куда ехать через всю Москву. А опоздаешь, на коллегии выставит тебя как недисциплинированного разгильдяя.

           Но все бы это терпимо, а вот дикое наше планирование убивал. Ну сдача жилья, сколько в плане, столько и будет. А вот объем работ (в миллионах рублей) и выработка в деньгах на 1 человека не рабочего, а работающего, т.е. всех служащих, уборщиц, сторожей на следующий год планируется с ростом на 5-6 % от достигнутого или сколько объемов работ в рублях должен выполнить один числящийся в штате человек. Откуда взять этот рост, если, садясь на магазин, бригада все делает вручную в металле и монолитном железобетоне, когда в прошлом году она собирала сборные панели, блоки, и в деньгах этот объем был дороже в 10 раз того, что они вырабатывают за день в магазине.

           Планово-экономическое управление курировал Галицкий и он запрещал планировать по-другому. И тот трест, который в новом году получает выгодную или дорогую работу, выглядит молодцом и живет с премиями. А у нас конвейер и новые магазин, где взять этот рост. А банк выдает зарплату не за сделанную работу, а за выполнение плана по выработке. Выработка на 70 % и зарплата на 70 % от плановой, и как быть? А все одно твердят: план – закон, никто не имеет права его нарушать. А какой, к черту, план, когда его диктует Галицкий. И так, к концу 1968 года, мы сорвали план по объему, выработке и естественно получился искусственно перерасход зарплаты.

           Встречаясь на совещаниях с Масленниковым спрашиваю: «Гена, как твои дела, а он – лучше не спрашивай – все тебя долбят, ругают, наказывают, а помогать никто!». Получается, говорит, что наша должность – это то же, что при короле был паж для побоев, терпения больше нет. А ведь он с чинами и регалиями, что мне говорить с моим Вайсманом.

           В конце 1968 года секретарем Горкома парии стал Гришин В.В.

           Познакомившись со строительством, выразил неудовольствие.

           Сдавая дома, на таком конвейере, конечно, многое к сдаче не успевали сделать, да много просто невозможно, например:

           чтоб сдать готовый, вылизанный центральный теплопункт (ЦТП) отдельно стоящее здание, в эксплуатацию жилищной конторе (ЖЭКу) нужно бегать за ними 2-3 недели, они просто не хотели, что, приняв, за ней нужно ухаживать, охранять, и платить за эксплуатацию. А пока жильцов нет, им это в убыток.

           Чтоб сдать Мосэнерго электроподстанцию нужно месяц после ее завершения, и только приняв ее, они сами переключают на постоянное питание.

           Значит, отдавая дом госкомиссии, мы предъявляем с папкой актов и «безы». Это такое решение зама Мосгорисполкома, сдать дом на временном тепле, временной воде, временном свете, т.е. без постоянного питания. Принимает дом в эксплуатацию райисполком. Он подчинен зампреду Мосгорисполкома, и дома принимались. А мы несли, как генподрядчики, огромные убытки. Казалось бы, дом сдали, еще месяц или два платим за воду, свет, тепло. Люди уже живут и платят ЖЭКу, а он не принимает, ухмыляется, находит тысячу причин, чтобы по временной схеме платили мы.

           Извините, что пишу эту глупость, просто хочется рассказать Вам, в каком дурдоме мы работали. Не здравый смысл, а «я начальник – ты дурак».

           Вот Гришин приказал не принимать дома с «безами», а только на постоянном, без всяких недоделок. Райкомам взять под контроль. Но жизнь – вещь упрямая. Весь 1 квартал 1969 года ни один дом в Москве не был принят.

           Гришин приказывает собрать президиум Мосгорисполкома, пригласить двух секретарей райкомов (они курировали строительство), пригласить всех председателей райисполкомов, руководителей Главмосстроя и министров, и имеющих свои организации и всех управляющих трестов Москвы. В огромном зале Моссовета собрали эту братию – человек 250, чтоб выслушать виновным в срыве сдачи домов, и строго наказать, дабы было неповадно другим на будущее.

           Мы сели с Масленниковым рядом, я его спрашиваю: «Как ты думаешь, к чему эта свадьба», а он говорит: «Нежели ты не догадываешься, не знаю, как ты, но мне эта «собачья» должность не нужна, я завтра подам заявление».

           И он действительно потом подал, и через две недели ему помогли перейти в свое управление, где он как рыба в воде. Конечно, я ничего не подозреваю.

           Совещание вел мер города, член ЦК КПСС, товарищ Промыслов В.Ф. Он доложил о состоянии дел в строительстве, о задачах и планах на 1969 год и итогах сдачи объектов и жилья в 1 квартале. Все это знали и него, но стало всем очень не по себе.

           Судите сами, если общестроительный трест сдавал 5-6 домов в год и, может, 1 магазин, то сколько он мог не сдать в 1 квартале – 1-2 дома. Наш трест сдает в месяц 10-12 домов. Мы не сдали 32 дома и 6 магазинов. Но главное, убийственная цифра: в 2-х микрорайонах Тушино у нас оказалось не каблировано для телефона 78 домов. У других этого нет. Но у нас была на то веская причина. С проектированием районов Тушино была определена АТС на 10000 номеров в 1 районе. Когда вошли во вкус, то застроить решили весь аэродром или еще 4 микрорайона и АТС уже перепроектировали на 20000 номеров в середине, в третьем районе. Но их строили всегда позже из-за нехватки оборудования. Раз так. То и проект каблирования, да и вообще глупо каблировать, когда еще нет АТС. Заканчивая, Промыслов говорит: «Самым злостным виновникам срыва сдачи объектов, магазинов и телефонизации домов является трест МФС № 1, управляющий товарищ Соя, видимо, нам следует его заслушать».

           У меня, что оборвалось внутри, в горле перехватило, я просто не ожидал, как обухом по голове. Ноги не слушались, но я поплелся к трибуне. Пока шел, размышлял, ведь не расстреляют, ну, просто выгонят, а Генка, он сам подает об уходе, и я успокоился.

           Оказалось, потом Галицкий отыгрался на мне сполна. Он участвовал в подготовке проекта решения Мосгорисполкома и кого захотел, того и казнил.

           Я вышел на трибуну и рассказал, почему мы не сдали дома, почему нельзя с домом сдать магазин, потому что он встроенно-пристроенный. И если встроенную часть делаем с домом, тона пристроенной части стоит башенный кран. Когда дом готов, кран снимают, и мы потом своим гусеничным краном делаем магазин. Казалось бы, чудаку ясно, что такова технология. Рассказал я о безобразии с телефонизацией домов.

           Тогда поднимается один член президиума, пузатый бюрократ, и говорит: «Владимир Федорович, я так понимаю, что этот молодой человек, решил обвинить нас всех, только не себя, и требует нашего извинения, что мы его сюда пригласили, какое безобразие.

           Но Промыслов его посадил и меня тоже.

           После меня подняли управляющего треста Мосстрой товарища ГарейВаса, Ильина управляющего треста Моссантехстрой и еще одного, не помню фамилию. После наших объяснений он зачитал проект решения Мосгорисполкома: За то-то и то-то… перечислив мои грехи, товарищу Соя «строгий выговор», а трем остальным «по выговору». Все проголосовали «за».

           Тогда я набрался наглости, встал и попросил слова. Промыслов говорит, садитесь, Вы уже много говорили. Но я не сел, а заявил: что даже преступнику, приговоренному к расстрелу, после приговора дают слово, а мне президиум объявил «строгий выговор». Я понимал, что это твердая заявка на мое увольнение.

           Он согласился с оговоркой, только покороче.

           Я заявил с явной наглостью: «Поскольку президиум не понял меня, и при всем моем желании, упорстве и настойчивости все равно я не мог бы ничего сделать, т.к. это не зависит от меня, а всецело зависит от объективных причин и дальше я ничего не смогу сделать, то прошу освободить меня от занимаемой должности. В зале прошел шепот. Промыслов, не ожидав моей наглости, вроде чуточку растерялся, но сразу перевел на начальника Главмосстроя. «Вашу просьбу будет решать товарищ Пащенко Н.Е.». Но я еще наглее возразил: «Я был назначен на эту должность решением Мосгорисполкома и Вы должны удовлетворить мою просьбу».

           Конечно, я испортил всю их затею. Задумано было публично высечь жертву, в назидание сидевшим, а я, наплевав на их задумку, бросил им вызов. На этом совещание закрылось.

           Выходя в вестибюль, меня окружили товарищи управляющие в разными выводами. Одни говорили: «Молодец, здорово ты «хлопнул дверью», пусть знают наших». Другие: «Ты сотворил большую глупость, ведь за это тебя сотрут в порошок, ты больше нигде не устроишься, чудак, в 40 лет загубил себя».

           Конечно, мне было не до их реплик, я вышел, сел в машину с просьбой отвезти меня в гостиницу «Москва». Забрался я в ресторан на 25 этаж «Огни Москвы», хотел напиться в стельку и домой, гори она эта бездарная работа. Но передумал, пообедал, выше, а шофер говорит: «Звонила секретарь, Вас разыскивает Пащенко». Он меня хорошо знал еще в 50-е годы, он меня рекомендовал на работу в Кремль, и вообще я его уважал. (Хорошо, не напился, подсознание помогло).

           Пришел я в приемную, доложился. Помощник говорит, сейчас он занят, садитесь, ждите. Я попросил лист бумаги. Начирикал заявление: «В связи с тем, что я не могу обеспечить должное руководство трестом, прошу освободить меня от занимаемой должности».

           Жду, помощник пригласил меня. Захожу, Пищенко, скривив лицо, говорит: «Садись и расскажи, что случилось, и зачем эта глупая бравада». Я ему подаю заявление, он почитал, положил в стол и начал меня терзать. «Тебе что, жить надоело, ты понимаешь свой поступок, и к чему он приведет. Горком тебе этого не простит. Так в чем причина, что ты мало получаешь выговоров на коллегии». Я объяснил ему, что это разные вещи. Вы по итогам полугодия или года, за хорошие показатели, снимаете свой выговор приказом, а это явная заявка на увольнение. Так какая разница, месяцем раньше или позже. Он смеется и говорит: «Какой ты чудак, ведь он, мер, прав, как я решу, так и будет. Уволить тебя или нет». Говорит, – ты сколько проработал в первом фундаменте, – говорю, 19 лет. Так скажи, кто лучше тебя знает эту работу, любая смена только усугубит дело, давай все по порядку выкладывай, что тебе мешает в работе, какая нужна помощь.

           Я выложил ему все свои беды, он четко и резко раздал по селектору свои распоряжения, всем службам, порвал мое заявление. «А теперь закачивай рукава и за работу, и чтоб школьных обид и капризов больше не было».

           Через месяц умер зампред Промыслова Самодаев и Пащенко перешел на его место в Моссовет, а начальником Главмосстроя назначили товарища Сидорова, очень грамотного, требовательного и очень сухого и жесткого человека.

           Я продолжаю работать, ничего не подозревая, хотя, честно, в душе уже не было того огонька, задора к работе. А когда, измученный беготней и взвинченный на совещаниях, приезжаешь вечером в трест, секретарь ложит на стол пухлую папку с почтой. Первые годы я сидел до девяти вечера, расписывая ее по всем замам, отделам. Потом стал забирать домой и после ужина до полуночи мучить себя. Шесть месяцев в году приходилось месить грязь в резиновых сапогах. Последний 1969 год я приходил домой абсолютно невменяемый.

           От переизбытка информации и стрессов дня к вечеру голова раскалывалась от боли и странное состояние: как будто голову накрыли стеклянным колпаком, а под ним вокруг головы тяжелейший свинцовый круг, быстро вращается и не дает воспринять природу, людей, предметы. Вы в тумане. Обычно смотришь – видишь дерево, листья, зелень, любуешься, видишь людей – рассматриваешь одежду, лица, а тут хочешь это сделать, но колпак и круг вот не дают это сделать.

           Я ложился спать, а заснуть не мог, хотя утомлен ужасно. И стал соображать, начинается явное помешательство, а сам думал, за что мне такая кара, и зачем, действительно, эта собачья должность.

           Но всевышний видит все, и нормального человека пожмет, пожмет, да и отпустит.

           На следующий день, без всякого желания ехать по объектам, я впервые с утра поехал в трест.

           Браво! Кончился стержень в авторучке, а то бы я настрочил галиматьи. А вот прервался, остыл и пробежал написанное, и сам удивился, зачем и кому интересно будет читать мои стрессовые будни и вся тогдашняя бездарная система.

           А ведь ее хотели как-то (но не знали) изменить. Не зря же нас послали учиться управлению.

           Но все пошло насмарку. Нужно было посылать сначала Галицкого, Пащенко, Промыслова, а потом нас, может, и было б что-то. А так, когда пытался что-то сделать или внедрить, то Галицкий, при всех руководителях, заявлял: «Хоть ты, товарищ Соя, у нас и легендарный вроде – видел в фашистских застенках – но пока я начальник, ты будешь дурак, а вот если ты станешь начальником, тогда я буду им». Он это часто любил повторять, и не только мне. Он вроде бы проявлял ретивость, а на деле просто нас мучал. На буднях, 2-3 раза в неделю вечером в 21-22 часа требовал прибыть на сдаточный объект всех руководителей ДСК и их управлений, всех нашего треста, а во все субботы с утра и разбирая наши проблемы, казнил всех, как хотел.

           Одни раз начальник монтажного управления № 6 ДСК-3, Худяков, спросил его: «Валентин Николаевич, за что Вас так не любит жена?». А он, выпятив глаза: «Не понял!». «Тогда зачем она Вас каждую субботу выгоняет из дома?». Он растерялся, чего никогда с ним не было, и отшутился – чтоб крепче любить, иногда нужно и расставаться.

           Но это я все поведал о беготне, а ведь нужно находить время и работать с замами по производству, снабжению, экономике, кадрам, с отделами треста и управлений. Сейчас я вспоминаю, и не верится, как я успевал тогда все прокрутить. А особенно осенью, когда дождь ночью барабанит, а тебя всего корежить. Ведь завтра все котлованы и траншеи в воде и глиняной каше, и все твои планы насмарку. Целый день, вместо работы, будем качать воду, зачищать глину. И как хорошо рабочим ДСК – пока дождь, они в бытовке – домино, карты, а кончился – шлепают себе, стоя на бетонном перекрытии, панели типового этажа. А расценки, по которым начисляем зарплату, одни и те же, что за монтаж одного фундаментного блока, что панели ДСК. Сколько я не ставил вопрос, изменить расценки для нас, учитывая наш тяжкий труд, но всем до лампочки.

           Так заработок у рабочего ДСК был в 2 раза больше нашего. За эти годы все лучшие деловые рабочие и бригадиры ушли к ним.

           Ну, да хватит, а то все это вспоминая, можно схватить аритмию. Приехал я утром в трест, это был уже октябрь месяц 1969 года, попросил соединить меня с Фунштейном. Секретарь говорит, – а он где-то здесь. Говорю, найдите его и как освободится, пусть зайдет, а меня пока ни с кем не соединять, хотел подумать, как правильно и о чем лучше с ним поделиться, чтоб он понял меня. Зная его светлейшую еврейскую голову, его незаурядную мудрость, я хотел от него получить ответ на мою безысходность.

    Продолжение истории--->