«УДАРЫ СУДЬБЫ»
-
История жизни бывшего узника концлагеря Маутхаузен
Соя Анатолия Станиславовича
РОДНЫЕ ПЕНАТЫ
12 июля 1945 года (эту дату я буду помнить и на том свете) я вышел на вокзал родного Днепропетровска. Мне было все родное и знакомое, но и как бы новый мир, забытый тремя годами пережитых ужасов и скитаний на грани смерти. Мне казалось, что я в каком-то райском сне. Шагая по родному городу, мне не верилось, что я дома. Слезы накатывались сами, я готов был целовать каждое дерево, каждый камень своего бессонного детства. Конечно, я шел не только с огромной радостью, но и с большой тревогой в душе. Мы жили в большом дедовском частном доме с приусадебным участком. Из таких частных дворов состояли три фабричные улицы, отделенные от всего города восемью большими заводами и прижатые к Днепру.Идя по родной 3-ей Фабричной улице, я пытался разглядеть в каждом проходящем знакомого. Но никого не встретил. Подойдя к воротам двора, я увидел ту же калитку, пробитую в двух местах осколками еще в 41-м году. Я с трепетом думал, какая встреча и с кем меня ожидала.
Ведь отца мы не видели с 40-го года, и жив ли он вообще. Мать или расстреляли, или где-то умерла в женском концлагере. Дмитрия и Витю я оставил сиротами, пухлыми от голода, в мертвом городе.
Войдя во двор, я ужаснулся – нашего дома не было. У меня внутри все оборвалось, ноги подкашивались. Переведя дух, я со страшной горечью побрел к соседям. И только там, после слез и радости встречи, меня накормили, успокоили и все рассказали.
Оказалось, что дом разнесло нашим снарядом, когда наши форсировали Днепр в октябре 1943 года.
В то время в городе никого не было. При отступлении немцы всех угнали из города в сторону города Кривой рог. Уходя, они угнали с собой крепких ребят как рабсилу. Митя в Кривом рогу попытался от них сбежать, но не получилось – его застрелили. Через три дня наши заняли город, и его похоронили в братской могиле с нашими солдатами. Мне было очень жаль Митю. Он был очень способный и талантливый брат. Благодаря ему мы выжили в первый год оккупации. Как он играл на гитаре, как он в свои 16 лет рисовал масляные полотна Ворошилова, Сталина для школы! Я никогда не забуду его картину «Ромео и Джульетта». А ведь он нигде не учился.
Конечно, меня эта новость сильно потрясла. Но следующие новости меня очень обрадовали. Витя учится и живет в ПТУ. Отца демобилизовали еще в войну, в конце 44-го года, и, как строителя, направили на восстановление Запорожского паровозного завода, где они и проживали.
Остыв и успокоившись, я занял на дорогу денег, и буквально «полетел» снова на вокзал. С поездами тогда было очень трудно, и лишь в три часа ночи мне удалось крымским поездом вырваться в Запорожье. Приехал рано утром и, не зная их адреса, я поехал искать паровозный завод. Часам к 10 я нашел его, но отца на месте не было. Сказали, что он на совещании в райкоме. Пришлось ждать, к обеду он приехал.
Встреча, конечно, была очень трогательной, но и слегка натянутой. Хоть и давно прошедшее, но внутреннее чувство вины, что он бросил нас в канун войны, его как-то тяготило.
Конечно, я был очень рад не только, что отец жив, но и что восстановилась семья, и у нас теперь снова есть отец.
После жарких объятий и коротких расспросов он пригласил в кабинет близких по работе, с волнующимся трепетом поделился радостью – сын вернулся живой, почти с того света, и, отдав распоряжение, мы буквально «полетели» домой. Приехали удачно, мать была дома. Конечно, встреча была психо-напряженной и трудно передаваемой. Увидев нас, сначала она растерялась, видимо, не поверилось, но потом сразу ей стало плохо. От такой неожиданности стрессовый шок охватил ее. Заливаясь слезами и теряя сознание, она повисла на мне, и целуя в лоб, щеки, уши, плакала и, повторяя, твердила: «Сыночек, живой, живой сыночек,……»
Я посадил ее на диван, отец дал ей воды – ей было очень плохо. Она, заливаясь слезами, белая как бумага, держась за сердце, глотала воздух и плакала. Я как мог успокаивал ее, хотя сам был потрясен, но жизнь уже закалила меня. «Мама, ты что, да успокойся же, к чему плакать, ты должна радоваться!». А она смотрит сквозь слезы и шепчет: «Ой, сыночек, боюсь, сердце лопнет, страшная боль».
Полчаса мы ее отхаживали. Кое-как успокоившись, сели за стол, слегка перекусили, и начался у нас захватывающийся разговор. Я, как смог, вкратце рассказал о моем адском трехгодичном «путешествии». Затем мать рассказала о своем переживании в гестапо, и как чудом ее выпустили. На допросах она убедила их, что ничего не знала о племяннике, он просто приехал погостить. Но, видимо, не это главное. Она сквозь слезы умоляла отпустить – дома осталось трое детей.
Несмотря на их зверства, видать, это их тронуло, и они ее выпустили. Конечно, это чудо. В практике – это расстрел или концлагерь. Потом отец, выслушав нас, поведал о своих приключениях на дорогах войны. Начал он младшим лейтенантом-сапером, и в 44-м году демобилизировался капитаном саперного полка. Было очень много роковых моментов, но ангел-хранитель спас.
Продолжение истории--->